Еще какое-то время Марианна сидела на земле, пребывая в полном оцепенении. У нее в голове не укладывалось все произошедшее. Они так радостно пересекли границу заветных земель, были полны надежд на лучшее, уже видели, как открытие, которое им предстоит здесь сделать, круто изменит их жизнь, позволит наконец вернуться домой, избавит от полуголодной и часто очень холодной жизни бродячих артистов. Можно будет подумать о детях. И вот, в один момент, все круто изменилось.

                Она сидит на сырой земле, и рядом с ней только гитара Анри. Ее верные спутники, два самых дорогих человека, едва живые увезены силой. Куда? Что с ними будет? Чем она может им помочь?! У нее нет даже коня, он бедняга в испуге убежал. Но какой смысл оставаться здесь?!

                Марианна сделала над собой усилие и заставила себя выбраться из оврага. Ноги отказывались ее слушаться, но слезы уже высохли. Она должна идти. Она должна найти и как-то помочь брату и жениху! В них весь смысл ее жизни!!! Марианна перекинула гитару за спину, потуже стянула платок на плечах, взяла волю в кулак, строго настрого запретила себе даже думать о плохом и отправилась вслед отряду людей Болдироуда. Сейчас главное как можно скорее найти их...

                До замка Клар Марианна добралась на вечерней заре. Это был старинная военная крепость, выдержавшая не одну осаду. Каменные стены замка, казалось, упирались в самое небо, а огромные чугунные ворота мог бы открыть только исполин. Эта неприступность повергла Марианну в ужас. Раскинувшаяся у стен замка деревня выглядела не более приветливо. Сыро, серо, промозгло, безлюдно… Тут-то Марианне и представился случай наконец осознать всю трагичность своего положения. Она не знает языка этих людей, у нее нет ни гроша денег! Все деньги остались у Анри. Что же делать?!!

                Все попытки не то, чтобы выяснить что-нибудь о судьбе Жана и Анри, а хотя бы попросить еды и ночлега в местной таверне ни к чему не привели. Сухая старуха, бывшая хозяйкой таверны, только окинула Марианну злым взглядом, сунула в руки высохший ломоть хлеба и выставила за порог. Эта иностранка не в состоянии заплатить, так о чем же речь? Так Марианна оказалась одна на улице этой проклятой деревушки. Одна одинешенька. Вечерняя заря неумолимо гасла, как гасли и крохотные окошки деревенских домов. Марианна предприняла еще несколько отчаянных попыток напроситься в какой-нибудь дом на ночлег, но две двери просто не открылись, а третья решилась показать Марианне только крючковатый нос своего хозяина и с могильным скрипом закрылась.

                Эта ночь была едва ли не самой ужасной в жизни Марианны. Ни на шутку разыгравшееся воображение рисовало ей картины пыток Жана и Анри, картины одна ужаснее другой. В то же время тьма окутала все вокруг. За плотной пеленой облаков даже звезд не было видно. Кромешная леденящая душу тьма.

                Марианна свернулась калачиком на деревянном крыльце какого-то сарайчика, крепко обняла гитару и зажмурилась. Лучше такая тьма, чем естественная, всегда легче самой отвернуться от мира, чем знать, что он от тебя отказывается. Марианна зажмурилась и стала неистово молиться. Она молилась до тех пор пока тяжелый сон, наконец, не принял ее в свои объятия.

                Но ей не пришлось долго спать. Утренний туман пронзил ее тело своими ледяными иглами еще задолго до восхода солнца, и к тому времени, когда дневное светило все же прорвалось через пелену тумана, Марианна мало чем отличалась от ледяной статуи. Она не заметила, когда перестала чувствовать холод, в какой-то момент ей даже показалось, что она переступила порок рая, но тут ее пронзила мысль “Она одна! Нет, она должна найти Жана и Анри! Анри и Жан!!!” Желание жизни, любовь, были сильнее холода. Марианна сделала над собой нечеловеческое усилие и встала.

                Деревня неохотно просыпалась. Петухи неохотно здоровались с новым днем, скот, гонимый спящими пастухами, неохотно выходил из загонов. Прислуга замка спешила на работу, на ходу поправляя наспех натянутую одежду.

                Вот это последнее движение привлекло внимание Марианны. Что если пробраться в замок под видом прислуги? Но тут же Марианна была вынуждена признаться себе в безнадежности такой затеи. Даже если бы ей и удалось в столь сжатые сроки обзавестись форменным платьем прислуги, ей вряд ли удалось бы проскользнуть мимо двух бдительных охранников, которые останавливали каждого входящего в замок и заглядывали в их лица.

                Вот уже и утренняя служба закончилась, и солнце близится к зениту, а, наконец, оттаявшая Марианна так и не придумала, как же ей добраться до брата и жениха, как узнать о них хоть что-то. И вот уже в который раз она возвела глаза к небесам, умоляя Всевышнего помочь ей советом. В этот момент шнурок гитары оборвался, и инструмент с жалобным стоном ударился оземь.

                Вот оно — решение! С непередаваемой нежностью Марианна подняла гитару, любимую гитару своего брата, обтерла с нее дорожную пыль. Что ж, видимо это единственный способ, последняя надежда как-то докричаться до Жана и Анри. На нее, Марианну, уже давно косились, очень может быть, что уже сейчас кто-нибудь из стражи докладывает о странной иностранке Рэду Болдироуду, и это может привести к чему угодно, как к ее выдворению, так и к ее пленению, но это еще не обещает дать ей возможность узнать хоть что-нибудь о Жане и Анри. А вот гитара...

                Марианна перевязала шнур, перекинула его через плечо и обратила свой взор к замку. Ограждающая его стена теперь казалась не столь высокой, как то было вечером. Да, за этой стеной виднеется замок, только самые верхние окна которого закрыты витражами, нижние скорее напоминают бойницы. Как уже успела понять Марианна по доносившимся до нее звуками, именно с этой стороны замка находились жилые и бытовые постройки, так что если давать концерт, то только здесь.

                Марианна гордо выпрямилась и со всей силой отчаянной надежды ударила по струнам. Пальцы сами решили, что им играть. Три любимых аккорда Анри сотрясли чахлый воздух этих мест. Но Марианне показалось, что они получились не достаточно громкими, и тогда она снова взяла их, и раскатистое испанское розгиадо заставили содрогнуться все стекла замка. И когда Марианна, переведя дыхание, в третий раз ударила по струнам, надежда ее оправдалась.

                Она услышала голос Жана, сначала слабый, но уже через мгновение достаточно сильный, чтобы она могла быть уверенной, это не галлюцинация. Жан действительно услышал ее, взял верхние ноты этих аккордов голосом, и его божественной силы голос услышали все. В отличие от Марианны он не прервал песни. Это была их любимая песня. Анри сочинил ее во время их возвращения из Испании, и ее мелодия являла собой причудливую смесь мотивов сразу трех народов, народов Испании, Франции и Англии. В ней была все сила жизни и надежды, любви ко всему миру и печаль, да, тонкая, едва уловимая печаль. Мелодия эта была написана специально для голоса Жана, и позволяла ему раскрыться во всей его красоте и, что было сейчас особенно важно, силе. Казалось, этому голосу нет предела, он многократным эхом отзывался в душе Марианны, но она должна была еще и видеть Жана, должна была!

                Не замечая того, что она продолжает аккомпанировать, Марианна отошла подальше от замковой стены в тщетной надежде заглянуть за ее пределы. Она даже встала на цыпочки и все равно видела только верхние окна замка. Слышала голос Жана и видела только эти окна. Люди, собравшиеся вокруг нее плотным кольцом, никак не занимали ее внимание, зато она первая увидела, как дрогнула рама одного из окон замка и медленно отворилась. Из-за нее показался седовласый старец. Марианна не могла отсюда видеть его лицо, но сердце верно подсказало ей, что это и есть Лонвейт, и тогда она закинула за спину гитару и, взмахнув руками, что есть сил закричала:

                — Милорд! Выслушайте меня!!!

                Она кричала на французском, но почему-то была уверена, что смысл ее слов должен дойти до сознания старика.

                Собравшиеся вокруг нее в ужасе зашикали, но желанный эффект был достигнут...

                — Рэд, пригласи сюда эту девушку, — седовласый, действительно очень старый герцог Клар Лонвейт развернулся к первому помощнику, и тот к своему великому удивлению увидел, как сильно возбужден его господин.

                — Мой господин, милорд, вам нельзя так волноваться. Эта иностранка...

                — Должна быть здесь! Она пришла ко мне!

                — Но, милорд, мы же ее совсем не знаем! Она может быть опасна!

                — Я не ясно выразился?! — Лонвейт выпрямился, сразу став на несколько дюймов выше и на несколько лет моложе. Рэд Болдироуд, человек лет сорока пяти, худощавый, с густой белокурой копной волос и низкими чуть рыжими бровями, отказывался верить своим глазам.

                — Эта девушка должна быть здесь, передо мной. И ее друзья тоже! Их должно быть двое, кажется... Это один из них поет?!

                — Друзья?! Вы говорите о... Но откуда вы знаете?!

                — Рэд!!! — густые совершенно белые брови Лонвейта грозно сдвинулись, — Мне почти сто лет, многие, и ты не исключение, давно считают меня трупом, почти трупом. Но я жив! Открою тебе маленькую тайну, много лет назад мне было... видение. Я получу освобождение от бремени этой жизни только выполнив свое предназначение. Появление этой девушки и ее друзей знак того, что час пробил. Выполняй, Рэд, иначе тебе представится случай убедиться в том, что я еще очень даже жив!

                Последние слова герцога были исполнены такой недосказанной силы, что Болдироуд с удивлением отметил, как по его спине забегали мурашки. Он низко поклонился и вышел. Лонвейт тот час же  вызвал прислугу и велел себя одеть.

                Марианна предстала перед герцогом Кларом уже через пятнадцать минут. За последние двадцать лет Лонвейт, пожалуй, ни разу так быстро не одевался. Возбуждение, охватившее его, передалось и слугам, и они самоотверженно выполнили волю господина. В итоге Марианна увидела старого герцога  таким, каким его не видел никто из его окружения вот уже два года. В серых глазах старика светился ум и ужасающей силы интерес.

Его сморщенная временем рука поднялась в приветственном жесте. Марианна, замирая от волнения, склонилась перед ним в грациозном ревирансе.

                — Встань, доченька. Я хочу получше рассмотреть тебя, — Лонвейт заговорил на чистейшем французском, чем несказанно обрадовал Марианну.

                Она с готовностью встала и обратила к нему свой полный мольбы взгляд.

                — Редкая красавица!!! Фея из грез… О чем ты просишь меня?!

                — О своем брате и женихе, ваше сиятельство! Они заточены в темницу вашего замка. Но произошла ошибка... Мы пришли к вам с миром и в надежде на мир!

                — Они в моей темнице?! — несказанно изумился Лонвейт, — Когда и как это произошло?!

                Герцог опустился в свое кресло, жестом предложив Марианне последовать его примеру, и всем своим видом дал понять, что он готов терпеливо выслушать ее рассказ. Марианна благодарно кивнула и поведала ему историю их встречи с купцом-евреем.

                — Где же вы, сударыня, провели эту ночь?

                Марианна, не ожидавшая такого вопроса, заметно смутилась.

                — Как понять вашу реакцию, Марианна? Вы ночевали на улице?! Никто из людей этой деревни не дал вам крова?!

                Глаза Марианны широко распахнулись.

                — Я еще никому здесь не представлялась... Милорд, откуда вы знаете мое имя?!

                — Вот уже сорок пять лет я жду прихода прекрасной Марианны, ее брата и жениха, Анри и Жана... — печально улыбнулся Лонвейт, — Так значит я прав... Бедное дитя, я виноват... Уже несколько лет, как я не обращал должного внимания на своих подданных... Раньше нравы здесь были куда как лучше. Мне предстоит поговорить об этом с Рэдом... Оказывается. он уже при моей жизни разрушил все то немногое, что я успел создать, и этот край из благословенного почти превратился в проклятый. Его рвение извратилось в порок... — герцог тяжело вздохнул, — И об этом меня предупреждали...

                — Кто?! — выдохнула Марианна.

                Лонвейт загадочно улыбнулся, но как раз в этот момент в дверь его кабинета легонько постучали, и тут же дверь отворилась. На пороге стоял Рэд Болдироуд, на первый взгляд полный смирения.

                — Ваше сиятельство? — поклонился Рэд, вскользь подарив Марианну странным взглядом, намешенном на тревоге и восхищении.

                — Где они? — сухо спросил Лонвейт.

                — Здесь, милорд, — и Рэд, дав какой-то знак страже, вошел в кабинет и сделал пару шагов вправо.

                Тут же в проеме дверей появились Жан и Анри, последний с трудом держался на ногах, но это угадывалось только по его бледности и по тому, как неуверенно он сделал шаг вперед, в ответ на знак хозяина приблизиться. Оба, и Жан, и Анри тот час заметили Марианну, и лица их озарились счастливыми улыбками. Она же, в тот же миг забыв обо всем на свете, бросилась к ним:

                — Милые мои! Дорогие!!! Живые!!! Как же вам досталось!… — сама того не замечая, причитала Марианна, целуя сначала жениха, потом брата. По щекам ее струились слезы счастья.

                Анри крепко обнял сестру, и она затихла. А взгляды ее защитников, Жана и Анри, уже были устремлены к хозяину замка.

                Лонвейт встал навстречу молодым людям и даже, к великому удивлению Рэда Болдироуда, подошел к ним. Он пристально вгляделся сначала в лицо Анри, кивнул в ответ на какой-то свой вопрос, перевел взгляд на Жана.

                — Да, вылитый граф де Ла Ган. Над твоим голосом, сынок, Всевышний работал ни один день! — кивнул Лонвейт и протянул ему руку.

                Изумленный Жан благоговейно принял это рукопожатие и почтительно склонился. После этого рука Лонвейта протянулась к Анри. Анри, не раздумывая, последовал примеру друга.

                — Присядьте, дети мои! — тут же предложил Лонвейт, указав на ближайшее кресло и, развернувшись к Болдироуду, добавил, — Пригласи сюда Али, вели подать обед на четверых и позаботься, чтобы нам никто не мешал.

                Голос Лонвейта был тверд и не терпел ни малейшего возражения, но Рэд Болдироуд все же решился задержаться.

                — Милорд?!

                Брови Лонвейта удивленно изогнулись, и он медленно развернулся.

                — Мой господин?!

                — Я вижу в твоих глазах вопрос, Рэд. Что ж, подойди ко мне и увидь в моих глазах ответ на него.

                Рэд подошел к Лонвейту, и они замерли на пару минут, напряженно рассматривая друг в друга. Наконец, Лонвейт вздохнул и положил руку на плечо своего слуги:

                — Да, можешь быть уверен, во всем, что происходит прослеживается рука Господня. Она поднята, чтобы с нашей общей помощью совершить справедливость. Я давно тебе говорил, что этот момент настанет, момент, когда мое прошлое откроет мне дорогу в будущее, да ты не понимал, или, быть может, не принимал. Это будет последнее, что я сделаю на этом свете. Скажу больше, это дает и тебе последний шанс встать на путь истинный. Ты понимаешь, о чем я говорю. Ты умный человек. Сейчас мне предстоит долгий разговор с этими молодыми людьми, а ты отправляйся к себе в комнату и не выходи оттуда, пока не примешь единственно верное решение. Докажи мне, что моя правая рука это все тот же Рэд Болдироуд, которого я когда-то с гордостью называл своим воспитанником. Рэд, я верю в тебя!

                Болдироуд трепетно склонился перед Лонвейтом, который в тот же миг ободряюще коснулся его плеча, низко поклонился всем присутствующим в кабинете и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

                Наконец, Лонвейт развернулся к своим гостям. Анри хотел было встать, но седовласый старец остановил его порыв.

                — Мои люди переусердствовали в деле свершения правосудия, простите их. Уверен, еврей не сказал вам всей правды. Я знаю Рэда с пеленок, у него обостренное чувство справедливости, и он не стал бы поднимать столько шума из-за пустяка. Мне жаль, что все так произошло, но все произошло как то было предначертано.

                — Предначертано?! — Жан выразил вслух их всеобщее изумление.

                Лонвейт опустился в свое кресло, после чего и Жан почувствовал себя праве присесть.

                — Да, предначертано, — улыбнулся старик, — “К тебе придут трое, девушка, ее брат и ее жених. Ее брат сочинит эту песню. Она заставил своего жениха спеть ее. Не окажись в тот момент глух, Карл!” Как вы думаете, кто мне это сказал?

                — Ведьма Кхерна?! — выдохнула Марианна.

                — Верно, — улыбнулся Лонвейт.

                В этот момент из потайной двери появился старый почти чернокожий слуга в белоснежном тюрбане. Это был Али, личный лекарь герцога. Али низко поклонился всем присутствующим. Лонвейт благосклонно кивнул ему и тут же указал на Анри.

                — Будь добр, друг, осмотри этого молодого человека. Мои люди немилосердно побили его вчера.

                — В самом деле, не стоит беспокойства! — попробовал возразить Анри.

                Но Лонвейт только непонимающе повел бровью:

                — Ваше тело, мой молодой друг, взывает о помощи, это выдает ваша бледность. Али великий мастер своего дела. Доверьтесь ему, он сделает все необходимое прямо сейчас. Али, там будет удобно?

                Али согласно кивнул, и Анри не осталось ничего иного, как подчиниться. Вслед за Али, он отошел к кушетке, араб жестами предложил ему сесть и снять рубашку.

                — Не удивляйтесь немногословности Али. Много лет назад ему отрезали язык, потому он нем, но, слава Богу, слышит отменно, а его знания и мудрость достойный славы волхвов Персии.

                Али обернулся к господину и благодарно поклонился. Что ж, Анри снял рубашку, и Али приступил к своей работе.

                — Да, эта песня... Ее чарующая мелодия была выжжена в моей памяти сорок пять лет назад, — грустно улыбнулся Лонвейт, снова обращая свой восхищенный взгляд к Жану.

                — Но как это возможно?! Эту песню сочинил Анри!!! — изумился Жан.

                Лонвейт с готовностью кивнул, но на губах его по-прежнему играла таинственная улыбка.