В Тулузу входила ночь, раскаленный диск солнца уже давно величественно опустился за горизонт, дав знак артистам труппы Тобейро заканчивать свои суетные хлопоты о дне грядущем, о дне, который солнце приведет за собой завтра. Это завтра главная площадь Тулузы наполнится густым гулом людских голосов, снова людские потоки станут прокатываться вдоль переполненных всяческими товарами прилавком расположенного тут же рядом рынка, а им, артистам, придется еще раз сдать экзамен на свою профессиональную пригодность, умудриться привлечь к себе внимание и удержать его до тех пор, пока их копилка не наполнится хотя бы минимальной дневной данью благодарных поклонников своим кумирам. Но это только завтра, еще предстоит стать кумирами и найти своих поклонников здесь, в новом для них месте. Это будет завтра. А сейчас город погружался в сон.
“Мир Тобейро!” ¾ эта надпись, написанная огромными красными буквами, сейчас в сумраке превратившимися в черные, красовалась на фургоне бродячих артистов, фургоне, вставшем на причал на этой площади. Артисты уже расположились на ночь: женщины внутри фургона, мужчины под наспех сооруженным навесом, соединившим собой фургон и стену обители иезуитов Святого Павла.
Это на первый взгляд странное соседство, рынок и монастырь, сложилось уже давно, и когда-то по этому поводу здесь разгорались целые битвы, но все решилось как-то вдруг и надолго. Изданный губернатором указ, повелевающий воскресным утром всем идти прежде всего в церковь, а торговлю на рынке начинать только после окончания службы, со временем превратился в местный обычай.
Ночь выдалась теплой, мягкой. Но, несмотря на это, артистам не спалось. Предвкушение предстоявшего выступления, их первого выступления в таком большом городе с тех пор, как Жан, Анри и Марианна влились в состав труппы, не могло не щекотать нервы. Программа сильно изменена и уже многократно отрепетирована, но все же волнение никого не оставляло в покое. Каждый думал о чем-то о своем, одни о близком будущем, другие о недавнем прошлом.
Мы выпускали наших друзей из своего поля зрения больше, чем на месяц, так может быть сейчас, если мы осмелимся заглянуть в мысли артистов, нам удастся наверстать упущенное? Давайте рискнем, благо данной нам властью нам это не так трудно сделать.
Марианна мысленно вернулась к событиям месячной давности, и почувствовала, как в горле поднялся ком слез. Видно им нужно было через это пройти, но упаси Боже, чтобы это повторилось...
Сначала они мчались прочь от Райского уголка и столь негостеприимного Руана, мчались без оглядки целых три дня. Потом их бег замедлился, и еще через два дня они были вынуждены совсем остановиться, и причина тому была самая банальная. У них совершенно закончилась всякая еда. Точнее не вся, был еще припрятан небольшой мешок сухарей, но это уж на совсем черный день. Никому не хотелось думать, что такой день уже наступил.
— Все! Пора вспомнить о нашей работе! Да, мы сегодня же вечером осчастливим этот глухой уголок своим выступлением! — пышно возвестил Франсуа, приведя тем самым свое славное семейство в движение.
Жану и Марианне не оставалось ничего лучшего, как посторониться. К Анри это не относилось. Он все еще был прикован к кровати, потому ему следовало только оставаться на своем месте...
Марианна поежилась и, наконец, решилась встать, выйти на свежий воздух. “Может быть, звезды меня убаюкают?” — улыбнулась сама себе девушка и как могла осторожно выскользнула из фургона. Она была права, небо в эту ночь выдалось как никогда звездным, но звезды возымели на девушку эффект точно противоположный ожидаемому...
Артисты дали выступление в той глухой деревушке и какой никакой ужин заработали, но стало совершенно ясно, что здесь это уже не повторится. Что же, еще переезд, еще концерт... И так пять дней к ряду. И, не смотря на весь деланный энтузиазм Франсуа и его семьи, атмосфера в их компании стала невыносимо тяжелой. Оно и понятно.
Анри откровенно простился с жизнью. Если в Райском уголке он уже иногда вставал, то теперь он лежал на кровати почти трупом, отказывался от еды, избегал всякого общения. Никому, даже маленькой Анжелики, не надо было объяснять причину этой охватившей его апатии. Анна, златовласая Анна стала женой другого!!! Анри очень жалели, но помочь ему никто не мог.
Однажды Марианна нечаянно подслушала разговор брата с Жаном, после которого сердце ее переполнилось слезами:
— Анри, я тебя понимаю, но, прости, это свинство, превращать жилище этих замечательных людей в свой склеп! Ты что, и, правда, вознамерился сгнить здесь заживо?! — Жан говорил шепотом, но очень внятно.
— Я не буду против, если вы выкинете меня в первую же канаву. Это уже ничего не изменит, — огрызнулся Анри.
— Ну-ну, не изменит, а ты подумал о своей сестре?!
— Теперь ты о ней думаешь. Ты ее любишь? Она тебя тоже. Мир вам да любовь, и оставьте меня в покое. Моя совесть спокойна, и я мечтаю сейчас только об одном, как бы уснуть и не проснуться.
— Я тебя не узнаю! Ты же никогда не искал легкого пути?!
— А это уже не я! Анри Монсо больше нет.
По донесшимся после этого звукам Марианна поняла, что Анри попытался отвернуться, но тут снова зазвучал голос Жана:
— Не заставляй меня верить тому, что я вижу! С детства со мной рядом был настоящий человек, человек, которого я ни раз в мыслях называл старшим братом, сильный, смелый, мудрый, самоотверженный друг. Теперь же я вижу настоящую тряпку, а не мужчину! Ты что же напрочь забыл уроки нашего учителя?! Это надо же до такой степени себя жалеть, что забыть о своем образе человеческом! На кого ты похож?! Черный, обросший, почти зеленый, тьфу!.. Это надо же докатиться до того, что стать хуже малого ребенка, пудовой гирей повиснуть на нашей шее и даже не замечать этого! Ведь ты был уже почти здоров, уже начинал ходить, а теперь... Теперь если бы Анна тебя увидела, она бы отвернулась от тебя с отвращением на лице. И не надо метать в меня молнии. Кто, если не я, скажет тебе правду?! А все мои слова чистая правда! Попробуй это понять!..
Но прошел еще день, пошел второй, а в поведении Анри ничто не изменилось... И это было не единственной проблемой. Марианна видела, как на глазах стал темнеть и Жан. Ее жизнерадостный Жан то и дело погружался в какие-то свои очень не веселые мысли. Поначалу Марианна видела причину этого в Анри, ведь они словно братья друг другу. Жан всячески отрекался от такого объяснения:
— Даже не надейся, милая, я за ним следом идти не собираюсь, — невесело смеялся он в ответ.
Марианна знала, что он лукавит, но скоро ей пришлось признаться себе, но она действительно не до конца его поняла. Жана не меньше болезни Анри угнетала необходимость жить за счет артистов. Ну Анри еще может сойти за больного, но это его друг, и прежде все это его забора прокормить его. Да и Марианна, такая свежая, прекрасная, созданная для роскоши и счастья, почему она должна терпеть все эти лишения?! Конечно, все бы решилось само собой, будь он принят и обласкан родителями... Но Виктор ясно передал через Карлоса, что этой помощи в ближайшие месяцы ждать не приходится, и путь к родительским владениям может стать для них дорогой в пасть герцога, уж он-то наверняка их там ждет. Так что же делать?!..
И Жан переступил через свою робость, принял единственно возможное в этих условиях решение. Марианна позже назвала этот день их воскрешением, а Анри запомнил его, как самый сильный урок, преподанный ему другом .
Это был ясный июньский день, один их самых красивых дней, какие бывают только в этом месяце. Прохладный ветер лихо разметал тепло, которым солнце изо всех сил одаривало землю, но как-то затуманить буйство красок, царящих в природе, ему все же не удавалось, пора цветения, пора любви. Но ни синевы неба, ни озорной игры солнечных зайчиков, бегающих по витражам единственного большого знания в селении, куда судьба занесла труппу Франсуа, ничего этого не видел и не хотел видеть Анри. Он по обыкновению лежал на ставшей его кровати и изо всех сил пытался закрыть себе уши. Но вот это ему плохо удавалось, и по звукам, доносившимся с улицы, он против воли понял, что Франсуа открывает очередное выступление. “Что ж, может быть, его слышу не только я”, — усмехнулся Анри. Подтверждением его правоты явились жидкие хлопки все же оказавшихся здесь зрителей.
Анри снова отключился, пустившись блуждать по лабиринтам своего умирающего сознания, когда что-то с жестокой силой вырвало его из небытия. Анри не сразу понял, что произошло. Он по-прежнему на кровати, в фургоне никого нет (артисты все необходимое вынесли еще до выступления, никому не хотелось лишний раз видеть его кислую физиономию, это могло сильно помешать делу). Но что-то было не так. Потребовалось усилие, чтобы понять, что его смущало. Да, пел Жан. Пел?! “Разве уже ночь? Нет! Тогда что же это?! Он принимает участие в представлении?! Черт побери, точно!!!” — Анри сам не заметил, как сел и весь превратился в слух.
Жан действительно пел. Это была старинная английская песня, так любимая ими в детстве. В ее мотиве было столько тоски и полета, столько отчаяния и надежды, что описать это не возможно. Божественный голос Жана звучал тихо, но это никак не мешало ему проникать в самые глубины душ человеческих и поднимать оттуда на поверхность неожиданные драгоценности. Как и положено в припеве Жан повысил голос, нарастание звука должно было закончиться уже на второй фразе, но душа Жана рвалась на куски, а песня его не знала предела. Анри сделал над собой усилие, дотянулся до оконца и тут же увидел свою сестру. По щекам Марианны текли горькие слезы, а лицо было исполнено такой печали, что Анри не выдержал. Он вдруг остро ощутил, чего стоил этот поступок его другу. Будучи человеком широкой и мягкой души Жан все-таки вырос сыном герцога, от рождения был потомком знатного рода, и никогда даже в кошмарных снах ему не могло привидеться, что жизнь заставит его просить милостыню, думать о хлебе насущном. Может быть, они еще и не стали нищими, но уже были близки к тому. Слезы Марианны обожгли Анри словно раскаленный металл, и он вдруг отчетливо вспомнил слова Жана, которыми тот несколько дней назад пытался оторвать его от кровати: “ Это надо же докатиться до того, что бы стать хуже малого ребенка, пудовой гирей повиснуть на нашей шеи и даже не замечать этого!” Как же мерзко стало на душе у Анри!..
Марианна появилась в фургоне словно тень, ей нужно было взять платок, и она изо всех сил пыталась сделать этот как можно тише. На Анри она даже не смела взглянуть, но тут ее обжег его голос:
— Сестричка… прости меня!
Марианна содрогнулась всем телом и круто развернулась к брату. Тот, бледный, словно смерть, сидел на кровати, и Марианна в первый момент ужасно испугалась, но, заметив пламень жизни в его глазах (это были глаза ее брата!), Марианна невольно всплеснула руками:
— О Анри!!!
Он протянул ей свою руку, и она рухнула в его объятья. Анри крепко-крепко ее обнял и зарылся лицом в копне ее богатых волос:
— Милая моя сестричка, прости своего непутевого брата. Я не имел права бросать тебя, вас с Жаном...
Так их и застал Жан...
В тот же вечер было принято окончательное решение, что на какое-то время Жан, Марианна, а в будущем возможно и Анри станут членами труппы Франсуа. Но все артисты прекрасно понимали, чем это им грозит, шпики герцога, лицо Жана, всегда могущее сойти за лицо Антуана, да и вообще, если на их головы действительно обрушится гигантская слава, предвкушение которой уже ослепляло Франсуа, то как же им потом жить, потом, когда они все же станут графами? Поэтому было решено отныне выступать только в масках и сменить имена: вся труппа стала называться Тобейро, а Жан, Анри и Марианна решили заделаться испанцами — Руис, Фернандо и Эспиранта Тобейро! Пробел в знание испанского Марианна взялась исправлять тот час же, и без всякого удивления нашла в брате и женихе очень способных учеников.
Так Анри воскрес, и, пожалуй, самым счастливым человеком на свете была Марианна. Она не отходила теперь от брата ни на шаг. Уроки испанского, языка их матери, уроки игры на гитаре, увлечение их отца, — это занимало все их время, и никто им не мешал. Как можно было! Ведь начиналась новая жизнь! И старания Марианны были щедро вознаграждены. Она не ошиблась, предсказывая, что Анри сможет достичь мастерства отца. Анри очень сносно заиграл на гитаре еще прежде, чем снова научился ходить.
Он, вырвавшись из небытия, вернувшись как бы с того света, снова стал смеяться и шутить, почти как в прежние времена. Почти, потому что как он не старался, но в его взгляде все же крепко затаилась горькая тоска. Правда, это мог заметить только внимательный наблюдатель, а так… казалось, Анри был счастлив. Особенно ему было приятно видеть радостную улыбку своей сестры.
— Каким же я был идиотом, Жан! — как-то шепнул он другу.
Тот с готовностью кивнул, за что тут же получил шуточную оплеуху.
Печаль же свою Анри наглухо загнал в свою музыку, которая вдруг стала литься из него, словно из бездонного источника. Да, почти сразу, как Марианна показал ему, как следует держать гитару, Анри начал наигрывать какие-то свои, никому неведомые мелодии. Не трудно догадаться, что очень скоро они стали превращаться в песни...
Это позволило со временем появиться на свет самым лучшим их номерам, Анри аккомпанировал Жану, а Марианна танцевала. Искрометный темперамент испанки, пронзительные мелодии Анри и божественный голос Жана — разве можно найти более взрывоопасную смесь?!
Так предчувствие старого Франсуа оправдалось, таланты новых членов его труппы надежно преградили нужде дорогу к его фургону, обеспечили его семье надежный ужин и новые платья. Да и сами новоявленные артисты получили возможность обновить свои наряды и даже позволили себе роскошь приобрести трех замечательных коней. Это приобретение вызвало взрыв неудовольствия Франсуа. В чем он только их не обвинял, в транжирстве, расточительстве, безответственности, легкомыслии... Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего так испугался Франсуа — день расставания с появлением этих коней стал неотвратим.
— Франсуа, ты же хорошо знаешь, что это когда-нибудь произойдет. Так не делай же из этого трагедии, — мягко поставил его на место Жан, и Франсуа не нашелся, что возразить.
Но было бы ошибкой думать, что жизнь их стала такой уж безмятежной. Пристальное внимание, неизменный спутник славы, стало их главной проблемой, и им пришлось научиться очень быстро ездить. Вечером выступление, а уже ночь в дорогу, только так они могли замести следы, отделаться от навязчивых поклонников и опасности быть узнанными...
— Не спится?
Марианна вздрогнула от неожиданности. Рядом стоял Жан, ее прекрасный Жан. Он тихо обнял ее сзади за плечи, и взоры их вместе устремились к звездам.
— Жан...
— Да?
— Я боюсь...
— Чего, милая? Я с тобой!
— Обещай всегда быть со мной...
— Обещаю. Всегда.
|
